Любовь, сексуальность и матриархат: о гендере - Эрих Зелигманн Фромм
В том испытании, которому подвергается Мардук, мы находим прототип мужского творения – творения словом. В вавилонском мифе это единичное деяние героя-мужчины, а в библейском мифе оно становится методом миротворения: Господь в Библии творит «силой Своего Слова». Подобно Мардуку, манипулировавшему с одеждой, библейский Бог манипулирует космосом. «И сказал Бог: да будет свет! И стал свет». Бог-мужчина полностью перенял функции побежденной Великой Матери. Он может рождать, может создавать – духом и словом он устраняет все естественные условия; он правит миром, и никто с ним не сравнится.
О власти слова в Библии говорится всего дважды – здесь и в том месте, где повествуется, как Бог приводит всех животных к Адаму, «чтобы видеть, как он назовет их». Адам, между прочим, дает имя Еве: жена (ischa). Именование – это своего рода второе творение. Подобно тому, как Бог-мужчина впервые сотворил живых существ Своим словом, Адам создает их повторно, давая имена.
4. Книга Роберта Бриффо о материнском праве
Обширный труд Роберта Бриффо «Матери: исследование происхождения чувств и институций» (1928) возродил обсуждение темы материнского права, теоретические основы которого были заложены Бахофеном и Морганом в 1860-х и 1870-х годах. На протяжении десятилетий теория материнского права оставалась вне поля зрения официальной науки, а имена ее основоположников упоминались разве что отдельными авторами-социалистами. Правда, в последние годы все-таки наметился своего рода ренессанс, причем окрашенный в совершенно иные идеологические тона. В научной литературе и в публицистических сочинениях теория материнского права все чаще удостаивается заслуженного внимания, а книга Бриффо должна побудить тех, кто до сих пор пренебрегал этой тематикой, присмотреться к указанной теории.
Однако будет ошибкой причислять работу Бриффо к кругу этнологических сочинений, посвященных материнскому праву. Она выходит далеко за рамки этого круга и смело вторгается в области социологии и психологии. По названной причине, кстати, довольно затруднительно выявить и изложить основной посыл этой книги. Так или иначе, неправы те критики, которые полагают, будто достаточно заявить, что на заре всякого общественного развития прослеживаются более или менее выраженные черты материнского права. Учитывая объем книги, некоторые читатели вполне могут решить, что разумнее вызнать «основной посыл» автора из названия работы, не углубляясь в ее содержание. На самом же деле книга рассказывает о теории материнского права наряду с изложением соответствующих материалов по психологии и сравнительной этнологии, а также по истории брака. В предисловии Бриффо ясно обозначает свой главный интерес: отталкиваясь от вопроса о происхождении социальных инстинктов, он приходит к заключению, что их источником выступают инстинкты материнские, и этот факт дает основания для изучения тех ранних стадий общественного развития, когда социальная организация и психология сосредотачивались вокруг фигуры матери.
При всей важности и при всем разнообразии суждений Бриффо по общим проблемам социологии и социальной психологии, главная ценность его труда заключается в необычайно богатом материале и обилии показательных примеров из жизни. Замечания ниже вряд ли могут притязать на исчерпывающее изложение содержания этой работы. Скорее, это всего-навсего короткий комментарий к научной деятельности и направлению исследований Бриффо.
Автор начинает с того, что показывает: социальная традиция (traditional heredity[52]) играет важнейшую роль в развитии интеллектуальной и эмоциональной составляющих человеческой жизни. Биологически закрепленные инстинкты видоизменяются под воздействием социальных факторов, а различия между людьми разных культур обуславливаются переменчивыми социальными условиями. «Мужское» и «женское» для Бриффо – немаловажные психологические категории, однако он выводит их отнюдь не из «природы» полов, как поступали романтики; в своем объяснении он опирается на различие жизненных функций, или практик, обоих полов. Тем самым проблема половых различий извлекается из мрака натурфилософских понятий и оказывается на свету научных исследований.
Основным фактором в развитии женского или материнского характера, иначе maternal instinct, признаются длительная беременность и постнатальная незрелость человеческого ребенка; эта особенность выделяет человека из совокупности млекопитающих и имеет своим следствием протяженную заботу матери о ребенке. Само побуждение и сама необходимость заботиться о беспомощном ребенке служат формированию материнской любви, которая распространяется не только на детей (в первую очередь на собственных), но и на взрослых; она действует как общественное чувство, если угодно, как человеколюбие, и является одним из наиболее важных источников общественного развития как такового. Вся любовь во всем своем многообразии проистекает из материнской любви. При этом материнская любовь ничуть не тождественна сексуальности, связанной, скорее, с эгоистической потребностью в удовлетворении голода. Сексуальность больше тяготеет к жестокости, чем к любви, а ее отождествление с любовью есть плод крайне дифференцированного культурного развития. У первобытных народов сексуальность относительно редко ассоциируется с «любовью», а вот «бесполая» и всеохватная материнская нежность встречается особенно часто (среди взрослых).
Определив любовь как порождение женского и материнского инстинктов, Бриффо предполагает в каждом человеке бисексуальную предрасположенность. В материнской любви коренятся не только страсть и нежность, но также жалость, великодушие, доброжелательность – словом, все «альтруистические» чувства, даже в самых абстрактных и общих своих проявлениях. Любовь ребенка к матери проистекает из потребности в защите и помощи; стадный инстинкт – следствие детских страхов и осознания собственной уязвимости. Враждебность первобытного человека к чужому – вовсе не врожденное отчуждение и не выражение «естественного» влечения к агрессии; скорее, это результат выживания первобытных групп в той реальной повседневности, что неизбежно ведет к взаимному недоверию.
Противопоставляя половое влечение материнской любви, Бриффо строит поистине замечательную теорию различия между стадом и семейством у животных. По его мнению, стадо – итог сугубо мужских сексуальных влечений, а семья возникает в результате действия материнских инстинктов, подлинная ячейка всех постоянных социальных групп. Первобытная человеческая группа развивается не из стада, а из такого семейства. Объединение семей, союз матери с потомством, не имеющий ничего общего с позднейшей патриархальной семьей, неизбежно ведет к образованию первобытного общества, в центре которого встает именно мать. Экзогамия и запрет инцеста обусловлены не врожденными инстинктами и не естественным отбором, который отбраковывает неудачные последствия кровосмешения. Опираясь на новейший метод, который обсуждать подробно здесь неуместно, Бриффо пытается объяснить экзогамию с точки зрения структуры матрицентричного общества. Среди прочего он разъясняет, какие следы первоначальной матриархальной семейной структуры и матрилокального брака до сих пор можно отыскать у народов всего мира: так, мужчина нередко переселяется в дом женщины, да и с семьей матери, как правило, советуются, когда встает вопрос о происхождении. При переходе к патрилокальному браку, который формируется ввиду развития института частной собственности, согласие женщины и ее семьи покупается дарами или услугами со стороны мужчины.
В большинстве первобытных обществ женщины обладают чрезвычайно высокой степенью самостоятельности, которая восходит к самому факту разделения труда и связанных с ним экономических функций женщин. На том основании, что женщины много работают, ошибочно будет делать вывод, что они занимают более низкое социальное положение. Матриархальную (гинекократическую) структуру следует строго
